95. Оксман Азадовскому

<Саратов> 5 октября <1952>

Дорогой Марк Константинович,

все оттягивал свой ответ до уточнения своих планов — и дотянул до сегодня, а в письме вашем указано, что вы в Малеевке только до 10-го. За пять дней из Саратова в такую глушь не дойдет самое спешное послание, поэтому шлю его в «Лит<ературное> Нас<ледство>», авось заглянете туда перед поездом.

Спасибо за ваши сибирские справки — их первоисточник у меня уже упа­кован, а потому еще не воспользовался им. Как это у меня из головы выпала ваша книга — и сказать не могу!

От Пороха слыхал о возмутительной рецензии г-жи Блядич на ваших Бес­тужевых1. Сам еще не смотрел «Нов<ого> Мира», но эту старую бандершу как отвратительную завистницу и злопыхательницу помню еще по 30<-м> годам. Она ведь была одной из участниц похода старых жаб на покойника Юрия Николаевича, но тогда это было только смешно. Она считает, вероятно, что в вашем лице она сводит счеты со всей декабристской наукой. Как загасить вонючую курилку? — Посцать на нее при случае!2 А думать об этом не стоит.

278


Я уже здорово вымотался* от лекций, семинаров, выступлений на 3-х дис­сертациях. Кстати, начинаю общий курс текстологии — до сих пор дальше 7— 8 вводных лекций к практич<еским> занятиям по текстологии я никогда не шел, а сейчас надо прочесть «на высоком теорет<ическом> уровне» лекций 20, причем слушать хотят и все коллеги с двух факультетов3. Злюсь, так как это срывает мои планы работ для «Л<итературного> Н<аследства>». Я застрял на подготовке некот<орых> текстов Раевского (стихи и письма), а надо сделать «Пушкина в 1820 г.» (прошлогодний доклад)4.

Что же вам сказать о Саратове? Я сам окончательно еще ничего сказать не могу, но позавчера состоялся мой разговор с нашим первым секретарем5, кот<орый> приглашал меня к себе в первый раз вскоре после моего возвраще­ния из Москвы, а сейчас разговор только заканчивал. Вот его слова: «Мы всё изучили, проверили всю вашу работу за 5 лет, выслушали ваших преследовате­лей, запросили компетентных товарищей в Москве и пришли к заключению, что отпустить вас из Сарат<овского> унив<ерситета> это значит окончатель­но оголить филол<огический> фронт и лишиться, неизвестно почему, круп­нейшего специалиста. Мы уже взгрели ваше универ<ситетское> начальство за вас, будем бить их за все их глупости и дальше, условия для вашей работы будут созданы, мы у вас в большом долгу; сборник о Белинском будет выпу­щен в свет; по всем вопросам обращайтесь прямо к нам». Я слушал все это как

во сне, особенно когда мне предложено было еще и в лекциях «говорить пол­ным голосом, поострее, не оглядываясь на начетчиков и талмудистов». Этому совету я, конечно, не последую, но сейчас буду ждать дальнейшего развертыва­ния событий6. Заодно меня «успокоили» сообщением, что Министерство уже

осведомлено о решении Обкома и «поставило точку». Не думайте, что я всем этим обрадован, особенно при учете того, что явные враги стали тайными. Сердечный привет Лидии Владим<ировне> и вам от нас обоих.

Ваш Ю. Оксман.

* Отдыхать-то почти не пришлось!

1 Имеется в виду тенденциозная рецензия на Бестужевых, написанная М. Д. Марич (НМ. 1952. № 9. С. 282-284).

Мария Давыдовна Марич (наст. фамилия — Чернышева; 1893—1961) — писательница, автор неоднократно переиздававшегося историч. романа о де­кабристах «Северное сияние» (кн. 1—2; 1926—1931). Резко критический отзыв на издание 1951 г. принадлежал В. Н. Орлову (ЛГ. 1952. № 63. 24 мая. С. 3).

Рецензия М. Д. Марич на Бестужевых получила соответствующую оцен­ку не только Оксмана. «Прочитал в 9-м номере «Нового мира» рецензию на Ваше ценнейшее издание воспоминаний Бестужевых. Бездарная, пресная, дамская болтовня, а не рецензия», — писал Азадовскому И. С. Зильберштейн 5 сентября 1952 г. (РГБ. Ф. 542. Карт. 61. Ед. хр. 37. Л. 55). «Я знаю, что очень неприятно читать незаслуженные оскорбления, — откликнулся И. В. Порох (письмо к Азадовскому от 26 сентября 1952 г.), — но мне бы хотелось выра­зить чувства всех саратовских историков и литераторов, к<ото>рые занима­ются так или иначе декабристами, чувство глубокого одобрения Вашей рабо­ты. Не огорчайтесь и не принимайте близко к сердцу незаслуженные упреки.

279


<...> Пусть Марич и подобные им пишут что угодно, Вы внесли в декабристс­кую литературу такой вклад, к<ото>рый не померкнет от поклепов и наветов» (РГБ. Ф. 542. Карт. 69. Ед. хр. 6. Л. 9-9 об.).

Тем не менее Азадовский — что явствует из нескольких его писем того времени — воспринял рецензию Марич весьма болезненно. «...В последней (9-ой) книжке «Нового Мира» помешена рецензия на моих «Бестужевых»,— рассказывал он, например, М. А. Сергееву 12 сентября 1952 г. — <...> При­надлежит она автору бездарного, пресного и пошловатого романа о декабрис­тах — г-же Марич. Можете по этому судить, как она (рецензия) обстоятельна и умна. Правда, там говорится о полезности данного издания, о большой осведомленности автора и т. д., но вместе с тем, не раскрыв абсолютно (да это было бы ей и не под силу) подлинного значения моего редакторского и иссле­довательского труда, рецензентка упрекает меня в том, что я не показал... патриотичности подвига декабристов и будто бы объясняю декабристское дви­жение западными влияниями. Вы читали мою работу, Вы ясно видите, какая это чушь, но, ведь, это не просто глупость, а определенная подлость. Делается же это, как всегда в таких случаях, с помощью подтасованных цитат, передер­жек и пр. <...> Говорят, что она очень глупа. Мне от этого не легче, читатели имеют дело не с нею, а с журналом, к которому привыкли относиться с дове­рием и уважением. И к тому же глупа-то глупа, однако знает, в какую сторону нужно свою глупость нагибать. Что делать, как бороться? Писать в редакцию - явно бесполезно. Никто со мной и разговаривать не захочет. Лично я там ни с кем не знаком да и не любят наши журналы поправлять себя — разве что им укажут на это сверху. А в данном случае таких указаний, ведь, не будет. Сло­вом, вот и опять нужен был бы мне Ваш мудрый дружеский совет» (РНБ. Ф. 1109. Ед. хр. 596. Л. 51 об.-52).

2 Отсылка к пушкинской эпиграмме «Жив, жив Курилка!» (1825).

3 Лекции Оксмана действительно пользовались в Саратове большим успехом; послушать его приходили даже из других институтов. «...Слушает меня чуть ли не весь филфак и очень много посторонних», — писал Оксман К. П. Бога­евской 16 октября 1949 г. (Ю. Г. Оксман в Саратове. С. 256, 257).

4 Работа Оксмана под таким названием в печати не появилась и, видимо, не была им закончена, хотя интерес к этой теме явственно обнаруживается в его ранних публикациях (см.: Оксман Ю.Г. К истории высылки Пушкина из Петербурга // Памяти П. Н. Сакулина. Сб. статей. М., 1931. С. 162—165). «...Поскорее завер­шайте свою статью о Пушкине в 1820 г., тогда мы ее упомянем в редакционном предисловии и в оглавлении, — напоминал Оксману И. С. Зильберштейн 25 января 1954 г. — Вы уже давно могли бы ее сделать, если, к примеру, время, затраченное на подготовку писем Раевского, затратили бы на статью о Пушки­не» (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. Ед. хр. 524. Л. 27). «Илья прав, — пишет Оксман по этому поводу К. П. Богаевском 31 января, — говоря, что время, ушедшее на письма Раевского, можно было бы с большей пользой для меня затратить на статью о Пушкине в 1820 г. Но ведь я пишу не то, что выгодно для меня, а то, что я считаю своим долгом сделать...» (Оксман в Саратове. С. 263—264).

Азадовский, судя по содержанию его письма к Оксману от 12 июня 1953 г. (№ 115), был знаком с отдельными фрагментами этой работы.

5 Первым секретарем Саратовского обкома партии был тогда Г. А. Борков.

6 О беседе с Оксманом в Саратовском обкоме, бесспорно, сказавшейся на его дальнейшей судьбе, Азадовскому еще ранее сообщал И. В. Порох. «О Юлиане Григорьевиче, — говорится в его письме от 10 сентября 1952 г., — я мог бы много написать, но лучше будет, если он сам напишет Вам обо всем. Только вчера я говорил с ним об этом. Настроение у него поднялось в связи с одним очень приятным и очень серьезным разговором с руководящим работником области» (РГБ. Ф. 542. Карт. 69. Ед. хр. 6. Л. 7).

280