43. Оксман Азадовскому

<Саратов> 20 января <1951>

Дорогой Марк Константинович,

давно собираюсь написать вам. Мое последнее письмо встретило вас при возвращении к Новому году домой из больницы. С тех пор уже успело пройти около месяца, мы перевалили во второе полустолетие XX века, заняли какие-то новые участки литературного фронта, пропечатавшись в «Известиях Отд<еления> Языка и Литературы» (вы)1 и в «Лит<ературном> Наследстве» (я)2, а сейчас оба еще не пришли в себя после смерти Н. И. Мордовченко3. Говорю об этом так уверенно потому, что гибель Николая Ивановича не только

личная наша потеря (для меня — это был самый настоящий мой ученик, самый подлинный друг, единственная живая связь с официальной ленин­градской научной общественностью). Я давно уже видел в Н<иколае> И<ва-новиче> будущего начальника штаба советского академического литературо­ведения, бесспорно («де-факто», если не «де-юре») руководителя Пуш-кин<ского> Дома и всех больших академических начинаний в области рус<с-кой> литературы. Его большие знания и широкие интересы, его исключи­тельный такт, его уменье работать в коллективе, его «хозяйское» отношение к возможностям каждого, его уважение к традиции и чувство «нового», без чего не может быть «настоящим» ни один ученый, — вот те объективные положи­тельные качества, на которых (отметая все высокие личные качества Н<ико-лая> И<вановича> как человека редкого душевного благородства) основывал я свои прогнозы и надежды4. Моя встреча с Ник<олаем> Ив<ановичем> пос­ледним летом в Москве (он приехал ко мне на четыре дня перед Пятигорс­ком) очень укрепила мои взгляды и на многое открыла мне глаза. Ну да что об этом сейчас говорить! Фронт литературной науки прорван в очень сущест­венном пункте, заменить Н<иколая> И<вановича> некем (не потому, что в рядах его поколения нет столь же, а, м<ожет> б<ыть>, и более талантливых людей, а потому, что все эти талантливые и деловые сверстники Николая Ивановича — кустари-одиночки, специалисты в шорах, без инициативы или

158


без принципов, не пишущие, а отписывающиеся, «сверх-человеки» или ла­кеи, не попавшие на генеральную линию или вышибленные с нее). Подумай­те об этом — и скажите мне, прав ли я или ошибаюсь. Ах, как бы я хотел на этот раз ошибиться!5

Ваша статья в «Известиях Отделения Литер<атуры> и Языка» произвела в Саратове большое впечатление. О ней все говорят как о настоящем вкладе в науку, как о живом слове, которого давно уже в этой области никто не слы­шал. Все, без исключения, радуются и самому факту вашего ответств<енного> выступления в органе Акад<емии> Наук. Я успел только перелистать эту статью (отложил чтение на конец месяца, сейчас не могу отвлекаться от декабристов), но слышал отзыв А. П. Скафтымова, Т. М. Акимовой, С. А. Щегловой6, а главное, нашей молодежи — аспирантов и актива студ<енческого> науч<но-го> общества. Эту аудиторию я считаю самой для нас важной, самой чуткой и бесхитростной. Поэтому особенно вас поздравляю с большим и подлинным успехом. Мой дебют (или, точнее, дебюты, ибо я один в трех лицах7) в «Л ит<ера-турном> Нас<ледстве>» гораздо скромнее вашего, прежде всего потому, что товар не подан «лицом», а там, где это «лицо» выглядывает, — оно с подбиты­ми глазами и желтыми пятнами во всю щеку. Но я и за это благодарен Илье и С. А. М<акашину>, без дружеского участия и энергии которых номер этот никогда бы не прошел!

Письмо это вручит вам моя аспирантка, а по-настоящему ученица Т. М. Акимовой — Вера Конст. Архангельская. Она настоящая фольклорист­ка, энтузиастка собирательства и для своих лет очень знающая. Не сомнева­юсь, что она займет место в науке. Примите ее поласковей — она в первый раз в Ленинграде, очень далека от столичных порядков и нуждается в ваших сове­тах по всем линиям. Она не только хорошая аспирантка, но безукоризненно хороший человек, высокой порядочности и большого такта8. Прошу отнестись к ней не как к постороннему провинциалу, а так, как, примерно, вы отнеслись к К. П. Богаевской.

С нетерпением буду ждать вестей от вас и о вас. Лидии Владимировне самый сердечный привет, как и вам, от Антонины Петровны и от меня.

Ваш Ю. Оксман

1 См.: Азадовский М. К. Народная песня в концепциях рус. рев. просветителей 40-х годов // Известия ОЛЯ. 1950. Т. IX. Вып. 6. С. 455—475. См. также письмо 57.

2 Оксман имеет в виду 56-й том ЛН (1950), посвященный Белинскому (подроб­нее см. ниже примеч. 7).

3 Н. И. Мордовченко умер 13 января 1951 г. после операции раковой опухоли.

«От этого человека, — писала К. П. Богаевская Оксману 19 января 1951 г.,— веяло необычайной простотой, скромностью и благородством. <...> Как Вам должно быть сейчас тяжело и больно, дорогой мой Юлиан Григорьевич! Как Вы его любили! У Вас даже лицо преображалось, когда Вы говорили о нем...» (РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. Ед. хр. 330. Л. 32).

4 Подобным образом отозвался Оксман на смерть Н. И. Мордовченко и в своем письме к К. П. Богаевской 19 января 1951 г.: «Я не сомневался, что еще года

159


два—три — и Н<иколай> И<ванович> окажется в центре Пушкинского Дома и «де-факто», если не «де-юре» возглавит работы по «Истории русской лите­ратуры», по изданию классиков, по сборникам и журналам. Я невольно ассо­циировал с ним и будущее «Литературного наследства», и ваше, и свое» (Бога­евском К. П. Возвращение. С. 106).

5 Видимо, эту первую часть своего письма к Азадовскому Оксман рассматривал как «некрологическую». В тот же день, 20 января, он писал С. А. Рейсеру: «Спасибо за телеграмму и письмо о Николае Ивановиче. Свой материал для некролога его (какие страшные слова: некролог Н. И. Мордовченко) я послал Марку Конст<антиновичу>, но еще не скоро смогу отойти от этой темы. Сами понимаете, что значил для меня Николай Иванович, — да не только для меня — для всех нас!» (РГАЛИ Ф. 2835. Оп. 1. Ед. хр. 411. Л. 6—6 об.).

6 Софья Алексеевна Щеглова (1886—1965) — литературовед, палеограф, автор работ по древнерус. лит-ре, рус. театру XVIII в. и др. Училась в Киевском ун­-те у В. Н. Перетца, была близка с семьей Перетцев. В 1933 г. арестована по тому же делу (см. примеч. 3 к письму 20) и сослана на три года в Среднюю Азию. С 1937 г. — в Саратове, с 1939 г. преподавала в Саратовском пед. ин-те и в 1946—1948 гг. — по совместительству — в Саратовском ун-те. С 1951 г. — на пенсии. В 1950-е гг. переехала в Киев. Посвященный ей некролог, напи­санный В. П. Адриановой-Перетц, см. в «Трудах Отдела древнерус. лит-ры Ин-та рус. лит-ры» (М.; Л., 1965. Т. XXI. С. 394-396).

7 В 56-м томе ЛН Оксман опубликовал: 1. Критико-библиографический обзор «Переписка Белинского» — под собственной фамилией; 2. Предисловие к пуб­ликации «Белинский в неизданной переписке современников (1834—1848)» — под псевдонимом А. Осокин (он же — редактор данного раздела); 3. «Письмо Белинского к Гоголю» — под фамилией К. П. Богаевской (см. примеч. 2 к письму 10, письма 22 и 40 и др.).

8 Одновременно, 20 января, Оксман писал С. А. Рейсеру: «...Рекомендую Вам Веру Константиновну как очень дельную фольклористку и замечательно хо­рошего человека. Если понадобится ей совет (она никогда за пределы Сарато­ва не выезжала), то не откажите в помощи. Я очень просил Марка Константи­новича оказать ей отеческое содействие как фольклористке. Если не трудно, сведите ее к Азадовским сами и научите, как ей воспользоваться консультаци­ями Марка Константиновича, не очень его обременяя как больного» (РГАЛИ. Ф. 2835. Оп. 1. Ед. хр. 411. Л. 5 об.-6).