139. Оксман — С. А. Рейсеру

<Саратов> 28 ноября 1954

Дорогой Соломон Абрамович,

не мог сразу откликнуться на вашу телеграмму — очень уж она меня подкоси­ла. В середине дня я узнал о смерти И. В. Сергиевского и А. М. Эфроса, а вечером принесли телеграмму о том, что не стало и нашего Марка Констан­тиновича. Как все это и грустно, и тягостно, и беспросветно! И никогда нель­зя примириться с потерей близкого человека, даже тогда, когда месяцами эта потеря подготавливается и никакой неожиданностью, по сути дела, не явля­ется. Но Марк Константинович был не только мой старый друг (с осени 1914г., т. е. недавно исполнилось 40 лет нашего знакомства), — это был очень боль­шой ученый, подлинный академик, с огромной и разносторонней эрудицией, автор замечательных работ, отличавшихся остротою и свежестью мысли, на­стоящий литератор, блестяще владеющий пером, чудесный человек. Я не бо­юсь быть парадоксальным и скажу, что он, несмотря на свои 66 лет, далеко еще не дошел до своего потолка. Его последние работы о декабристах, о Тур­геневе, о Герцене — это новый взлет, за которым не трудно угадать следую­щих больших обобщений. Кому нужны давно пережившие себя Максимовы2, Пиксановы и прочие публичные девки российской словесности3 (их же име­на ты, господи, веси!4)? Так нет, они — если не живут, то продолжают как-то «функционировать», годами еще будут засорять своей макулатурой книжные полки и библиографические справочники, а такие люди, как М. К. Азадовс­кий, как Н. И. Мордовченко, как В. В. Гиппиус, как М. И. Аронсон5, как А. Я. Максимович6, уходят в расцвете своих интеллектуальных сил, гибнут от голода, холода, нужды, недостатка внимания, травли, гнусных интриг и т. п. Нет, не могу дальше — чувствую, что невольно сбиваюсь на письмо Белинского к Боткину о царстве «материальной животной жизни, чинолюбия, крес­толюбия, деньголюбия, бесстыдной и наглой глупости, посредственности, бездарности, где Пушкин жил в нищенстве и погиб жертвою подлости, а Гречи и Булгарины заправляют всею литературою»7 и т. п.

Я не писал ничего Лидии Владимировне, но ее судьба не может меня не волновать. Нам всем, друзьям Марка Конст<антиновича>, нужно всерьез поду­мать о том, чтобы помочь ей устроиться и наладить нормальный быт. Костик — очень хороший мальчик и выйдет на хорошую дорогу, но и о нем нельзя забы­вать. В январе я обязательно буду в Ленинграде <...>

1 Ср. в письме Оксмана к К. П. Богаевском от 11 ноября 1954 г.: «...Через час после получения вашего письма о смерти Ивана Васильевича пришла телег­рамма от Рейсера о смерти бедного Марка Константиновича. И первое и второе известие я пережил очень болезненно. Несмотря на то, что Марк Кон­стантинович был мне гораздо ближе Сергиевского, к его кончине я был давно подготовлен, и потому ваше письмо меня поразило гораздо сильнее. Как раз в этом году — весною и летом — я полностью восстановил старые хорошие отношения с Ив<аном> Вас<ильевичем>, нарушенные его «голо­вокружением от успехов» в 1947—1949 гг., и высоко оценил его возможности как ученого, литератора, работника Академии наук <...> Мне жаль и Абрама Марковича — как-то много связано с ним у меня хороших воспоминаний еще той поры, когда «солнце счастья и ветер успеха» делали мою жизнь осмыслен­ной, интересной и даже в какой-то мере веселой. Боже мой, как тяжко стало сейчас, какое равнодушие ко всему и какой холод!» (Ю. Г. Оксман в Саратове. С. 265-266).

2 Владислав Евгеньевич Максимов (псевдоним — Евгеньев-Максимов; 1883— 1955) — литературовед, некрасовед. Профессор; заведовал кафедрой истории журналистики ЛГУ (до 1951 г.). И Оксман, и Рейсер относились к его научной деятельности весьма критически.

3   Это же выражение Оксман использует в письме к Богаевской 16 ноября 1949 г. в связи со статьей Б. Папковского в журн. «Звезда» (1949. № 9), грубо обви­нявшей Б. М. Эйхенбаума в «реакционнейшей» идеологии и философии (см.: Ю. Г. Оксман в Саратове. С. 257).

Борис Васильевич Папковский (1908—1950) — автор популярных бро­шюр о Чернышевском, Салтыкове-Щедрине и т. д. Преподавал в Ленинград­ском пед. ин-те им. А. И. Герцена. В 1948 г. защитил в ПД докторскую дис­сертацию «М. Е. Салтыков-Щедрин в эпоху 30—50-х гг.».

4   Слова из октоиха, читаемого в родительскую субботу при поминовении усоп­ших.

5   Марк Исидорович Аронсон (1901—1937) — литературовед, библиограф. В 1932—1937 гг. — сотрудник Гос. Публичной библиотеки. Друг и соавтор С. А. Рейсера (кн. «Лит. кружки и салоны». Л., 1929).

6   Алексей Яковлевич Максимович (1908—1942) — литературовед, архивист (описывал и изучал рукописи Некрасова, Добролюбова, Гл. Успенского). В 1928—1933 гг. находился в ссылке; позднее работал секретарем у К. И. Чуковского, который его «очень любил» (См.: Чуковский К. Дневник 1930—1969. С. 182). В середине 1930-х гг. — сотрудник Рукописного отдела ПД. Друг и соавтор С. А. Рейсера. Погиб во время блокады.

7   Имеется в виду письмо Белинского к В. П. Боткину от 10—11 декабря 1840 г. Оксман цитирует неточно, по памяти. У Белинского сказано: «А это насиль­ственное примирение с гнусною расейскою действительностью, этим китай­ским царством материальной животной жизни, чинолюбия, крестолюбия, деньголюбия, взяточничества, безрелигиозности, разврата, отсутствии всяких духовных интересов, торжества бесстыдной и наглой глупости, посредствен­ности, бездарности <...> где Пушкин жил в нищенстве (?) и погиб жертвою подлости, а Гречи и Булгарины заправляют всею литературою, помощию до­носов, и живут припеваючи...» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. XI. Письма 1829-1840. М., 1956. С. 577).